В старости расти

Восемьдесят шесть лет жизни… Нельзя сказать, много это или мало, не зная человека, оставившего за плечами эти восемьдесят шесть лет. Кто-то, дожив до такого срока, не перестает жаловаться, что задержался на земле, что «бог никак не приберет». И не осуждает такого человека сердце: видно, что устал он, нелегко ему в жизни пришлось и – «весь вышел». А бывает, такого же возраста человек, а – на взлете: и это еще надо успеть, и это, и не видно конца новым планам и жизненным силам. Такого вот качества человека мне посчастливилось встретить на своем пути.

Я осознаю, что некролог предполагает объективную отстраненность изложения, но в данном случае эта отстраненность мне не по плечу. С Марией Васильевной Нечаевой мы совсем недолго поработали как коллеги: это был 1984 год, я только пришла в Манзурскую школу молодым специалистом, она же заканчивала деятельность школьного учителя географии, уезжала с мужем в город. По тому, с каким уважением говорили о ней ученики, односельчане, я понимала, что Мария Васильевна – человек особенный, уникальный, но за суетой дел разбираться в природе этой уникальности мне было недосуг. И вот года полтора назад, интересуясь некоторыми страницами жизни школы, я вышла на историю легендарного краеведческого кружка под руководством Марии Васильевны. Решили с ребятами сделать проект, изучили «Летопись туристической жизни школы», и тогда стало понятно, что без непосредственного общения с Марией Васильевной понять суть её деятельности невозможно. И тут вкралась тревога: человеку 85 лет, живет в городе, пока найдем, пока поговорим – успеем ли? И тревога эта отпала уже после первой встречи: стало понятно, что перед нами женщина с огромным запасом прочности, у которой еще столько планов, не доведенных до желаемого конца дел, так что судьбой такому человеку должно быть еще много отпущено. Дальше работали спокойно, с сознанием, что имеем дело с уникальной незыблемостью.

Сначала удивлялись масштабу, размаху дел: с 1962 по 2000 годы мы насчитали 21 поход (Хамар-Дабан, Сарма, Шевыкан, Ольхон, Чининга…) и несколько поездок по стране (Ульяновск, Москва, Ленинград, Одесса…). Ребята выезжали на экскурсии по области, посещая Алюминиевый завод в городе Шелехов; гидроэлектростанцию в Иркутске; завод имени Куйбышева (формовочный цех, сталелитейный, кузнечный, отделочный); музей Геологии; Станкостроительный завод; макаронную, чаепрессовочную, трикотажную, спичечную фабрики; Солевыварочный завод в Усолье-Сибирском; Стекольный завод; шахты в поселке Слюдянка; предприятие по производству цемента в поселке Перевал; судоверфь, типографию в поселке Качуг – да всё ли еще смогли вспомнить? И ведь не просто так ходили-бродили, часто имели конкретные геологические задания: искали лазурит по речке Слюдянке, бокситы в Колсахае, тальк. За выполнение одного из заданий получили крупную денежную премию – приобрели 15 палаток.

Потом настала очередь удивляться человеческим качествам Марии Васильевны, выросшим и из военного детства, и из преданности семье, роду, друзьям, стране своей и выбранному на всю жизнь делу. Удивлял необыкновенный запас прочности, заложенный в теле этой маленькой хрупкой женщины. Несколько лет назад она перенесла инсульт, заново училась ходить и не только восстановилась физически, но и продолжала творчески относиться к жизни: занялась историей, культурой бурятского населения («Мои ведь корни от бурят или монголов – в Забайкалье есть село Мунгалово…»); купила карту Иркутска и стала изучать улицы города – открыла для себя новые памятники, музеи («Оказывается, в Иркутске есть памятник корове!»); до последних дней посещала библиотеку, много читала («Еще я веду тетрадь, которую называю «Для души и силы духа». Я когда читаю, хоть немного что-то выписываю. Например: «Только слабый плетется, спустя рукава. До конца сильный бьется, засучив рукава», «Увлеченным натурам даже стареть некогда», «В молодости горе не задерживается. Молодость бесстрашна» и другое. А когда мне плохо бывает – читаю записанное. И помогает…») И я, филолог по образованию, поражалась, насколько глубоко, чутко понимала Мария Васильевна текст, как хотелось ей делиться прочитанным. Так, читая «Незабудки» Пришвина, она не удержалась и позвонила: «Послушайте!» — и стала читать:

«…идет Дарья одна, разутая, раздетая и плачет горько.

– Чего ты плачешь?

– Умер Максим, – ответила она. А наши ее утешают:

– Не горюй, Дарья, тебя все знают, тебе и без Максима подадут.

– Милые мои, – ответила Дарья, – да разве я об этом плачу, о себе? Я о нем плачу, что его нет больше со мной. Бывало, сядем на лужку, возле ручья, щепочек наберем, котелок нальем, согреем воду. А Максим кусочки выложит из торбы, корочки себе, а мякиш мне. А когда ночевать где‑нибудь на печке, меня положит к стенке, чтоб не упала, а сам на край ляжет. А когда по деревне идем, меня пустит вперед, а сам с палкой сзади отгоняет собак и мальчишек‑озорников. По миру ходим – а на душе рай».

И вот нет теперь с нами Марии Васильевны – кто-то лихой и очень, видимо, торопящийся по делам подрезал на новом взлете жизнь прекрасного человека, которому много еще хотелось успеть.

«Когда меня спрашивают, сколько мне лет, я говорю: «Сейчас мне пятнадцать … до ста. Скоро будет четырнадцать – буду получать паспорт». К старости надо готовиться. Когда мама болела последние годы, я думала: «Неужели и я в восемьдесят лет буду сидеть и ничего не делать. Нет! Я буду искать дело, думать, что-то менять в жизни». В старости обязательно надо работать, чтобы смерть не застала без дела!»

Смерть застала… Но у таких людей, как Мария Васильевна, не только жизнь, но и посмертие должно быть богатым – она найдет, что ТАМ делать, в том числе и для нас с вами.

О.М. Татарникова