Карбасы: сага о речных титаниках

Сложно себе представить, что относительно недавно движение по Лене было гораздо интенсивнее, чем по её берегам. До середины прошлого века крупнейшая сибирская река являлась единственной транспортной артерией, по которой шло снабжение в Якутию, вплоть до Моря Лаптевых — то, что сегодня называется Северным завозом.

Один из последних, кто не только помнит, как ходили карбасы по реке, но и досконально знает, как они устроены — Гаврила Васильевич Нечаев, самый почтенный житель Большой Тарели Качугского района. Само село без всякого пафоса можно назвать одной из малых столиц речных корабелов. Возможно, у капитанов судов подобный эпитет вызовет улыбку, но если разобраться, то без этих, пусть примитивных, но достаточно надежных сплавных средств, развитие Севера было бы просто невозможно. С помощью карбасов доставляли все необходимое для жизнедеятельности человека.

- Жалко, «ходики» нельзя купить, а свои плохо двигаются, — говорит Гаврила Васильевич, — седьмого апреля стукнет 95 лет, так это ещё не всё, — поп при крещении убавил маленько, считаю. Мать хотела назвать Фёдором, в честь своего отца, а поскольку крестили на Благовещение, то священник посмотрел в свои книги и предложил имена на выбор по святцам – вот Гаврилой живу.

Пройти Похмельный бык – значит, выжить

- Отца почти не помню, в памяти отпечаталась курчавая голова его. Он как раз сплавлял карбасы по реке. Их строили по нашей Иликте, потом спускали до Качуга, там их ждал груз из Иркутска. Один карбас брал на борт 40-50 тонн груза, их спаривали и уже отправляли на север.

Но до туда ещё нужно было добраться, почти две тысячи вёрст как-никак. В среднем за сорок дней доплывали до Якутска. Здесь, в верховье, Лена не такая широкая, не такая норовистая, но чем дальше на север, тем она становится шире, удалее и опаснее. Старики рассказывали, что ниже Киренска реку зажимают скалы, образуя щёки, вот там, было дело, и тонули, и груз теряли. Отвесные утёсы назывались Пьяный бык и Похмельный бык, а вот про третий забыл. Говорили, что река проверяла лоцманов на похмельный дух и на плохие мысли. Если что не по ней – враз в воду. Вроде как до революции купцы, плывшие на север за мехами, устроили пьянку, орали непотребные песни, да ещё мочились в реку, в итоге щёки эти не одолели – как провалились – ни брёвнышка, ни пучка конотопи никто не выловил. Зато потом речные караваны останавливались, если удачно прошли речные утёсы, отдыхали и даже могли выпить.

Фабрика по отъёму денег

В Якутске товар принимали, рассчитывались с проводниками, обратно они добирались как кто мог, в основном — на лошадях.

Карбасники неделями жили, ожидая оказию. Время проводили по-разному. Невероятно популярны в то время были карточные игры. Оно и понятно, мужики получили расчёт – значит, при деньгах. Вдоль пристани чуть ли не круглосуточно работали примитивные кабаки, безотказно выполняя свою главную функцию – отъём денег у работяг. После обильной выпивки, на столе, рядом с остатками снеди, появлялась колода – начиналась игра. В кабаке становилось значительно тише, над игральным столом поднималась дымовая завеса – хладнокровно затягиваясь, игроки кидали карты, по периметру стола нервно курили зеваки.

По словам Гаврилы Васильевича, его отец считался фартовым картёжником, было дело, дома выиграл даже телегу рыбы, привезённую с Байкала, а когда гости решили отыграться — выиграл и лошадь. Невероятно фартило ему и по окончании навигации, за что и поплатился: неизвестный ударил ножом возле кабака, после очередного сорванного куша.

Попал в артель в 15 лет

Так Гаврила стал сиротой. Единственный сын – главный помощник в хозяйстве.

- Когда пошел в школу,- проучился год, — мать забрала, потому что сама в колхозе «Заря» с утра до вечера, а по дому некому доглядать было. Ну, я потом всё равно вернулся в школу и закончил в итоге четыре класса. В 12 лет уже сам поехал пашню пахать и хлеб сеять. Война захватила меня 15-летним пацаном. Мужиков всех забрали, из Тарели погибло 37 человек. Если можно было бы поднять всех – большая сила. Строительство карбасов никто не отменял. А в деревне остались старики, которые воевать не могли, да мы – пацанва. Артели формировали из того, кто остался, и всё равно строили. В одиночку–то эту работу не осилишь, а ведь все делали вручную. Деревянные пластины крепились на шкантах, трое мужиков целый день сверлили отверстия, а я один, бывало, карбас вывёртывал – силёнка была. Летом и зимой рукавицы не надевал, только в сильные морозы брал верхонки, зато сейчас руки – ноги болят.

Работа тяжёлая была. Хороший лес рос уже далеко от берега, ещё на горе, — вот, на лошадях трелевали. В дело шла в основном сосна, на один карбас требовалось шестьдесят плах. Брёвна кололи, с одного ствола получалось две плахи.

Во время колки очередного бревна случилось чп: сырая, острая щепка попала в глаз тогда ещё подростку Нечаеву.

- Я сразу почуял, что с глазом что-то не то, но кто со мной в то время возился бы. Мама расписываться–то не умела. Так глаз и потерял…

Карбас начинался с кокоры

Любопытно, что мастер периодически употребляет словосочетание «сшить карбас», не построить и не сколотить, а именно сшить. Поскольку плотники филигранно работали топором, например, как швея иголкой, возможно, по аналогии и заимствовали слово. Сам Гаврила Васильевич никак не объяснял – шили, да и всё.

Кройка речного судна (если уже упомянули про шитьё) начиналась с выбора кокоры, служившей основанием карбаса. Кокорой называют комлевую часть хвойного дерева с мощным корневым отростком, образующим нечто вроде большого крюка.

- Порубил я эти кокоры, штук по 16 за день, бывало. Просто не любил, кто меня из бригады обгонит, всегда надо, чтобы первым был. А сейчас думаю – зачем? Так мало было просто срубить или выворотить кокору, её ещё подтащить с деляны предстояло, конями тягали. От выбора кокоры зависело, насколько подходящим выйдет баркас, на него ведь по сорок тонн грузили, и конструкция должна удержать такую массу.

Топоры в разгар сезона стучали с раннего утра до темна, снимали с работ только на посевную и на уборку. Планы ставили такие, что некогда было сходить даже на охоту или за орехами. Карбасники умудрялись добыть лишь козу на пропитание, без мяса с кокорой не справишься нипочём. Брёвна пилили вручную, сегодня такой фронт работ даже представить страшно.

Бригады речных корабелов работали по всему побережью верховья Лены, вплоть до Аная, а также впадающих в неё рек. По сохранившимся данным, самой верхней точкой строительства карбасов было Алилейское плотбище.

Гаврила Васильевич с бригадой работали на берегу Иликты, по ней же гоняли карбасы до Качуга, где их ставили под погрузку. По большой воде до райцентра могли и за сутки дойти. Чаще всего карбасом управляли втроём, более опытные сплавщики и перегрёбщики могли и вдвоём довести — один вставал у гребного весла, второй — у рулевого. Лоцман правил, а гребок держал курс подальше от берега. Остаётся лишь догадываться, как удавалось сплавщикам удержать карбас длиною семнадцать и шириною семь метров на поворотах, и не посадить на мель на речных перекатах.

Речные титаники: дорога в один конец

Из Качуга гружёный карбас, почти как «Титаник», отправлялся в своё первое и последнее плавание. В отличие от корабля, слава Богу, никто не тонул. Но и вверх по течению их уже не возвращали, для этого потребовалась бы большая сила. На бечевой тяге в сторону истока поднимались лишь лёгкие барки и паузки, на которых на Север плавали торговцы, священники епархиальной миссии. Нередко на паузках в одной компании плыли священнослужители, купцы и полицейские, сопровождавшие арестантов сибирской каторги. Сохранились снимки Николая Пономарёва, иркутского протоиерея и фотографа–любителя, на них запечатлены как раз речные суда с людьми разного сословия. Бежать по дороге никто даже не пытался, потому что это равнялось самоубийству. В нетронутой тайге было полно дикого зверя, болотистая местность кишела комарами и гнусом, способными заесть до смерти.

Помимо баркасов в то время по Лене ходили полубарки, барки, хлебные и торговые паузки, а также шитики и лодки.

В Якутии баркасы пускали в основном на дрова, иногда древесина шла на строительство.

В верховьях Лены тем временем бригады шили новые баркасы. По сути, это была огромная отрасль сельского хозяйства, кормившая огромную территорию, за строительство карбаса, в отличие от колхоза, расплачивались деньгами, а не трудоднями.

О силе мужицкой

- За 12 лет бригадой сшито не меньше сотни карбасов, а может, и больше, кто их считал, — вспоминает Гаврила Васильевич. — А потом меня бригадиром фермы поставили, держали много овец, свиней, коров, куры были, в общем, и там работали на полную катушку. Вот здесь за деревней на пригорке всё лесом заросло, а когда-то сеяли здесь. Кругом поля были: 740 гектаров здесь, в Тарели, в Вяткино 400 га, потом объединились в совхоз «Бирюльский», мы стали его отделением.

Мужики много работали, поэтому сильные были, не то что теперь. Был в колхозе такой Павел, фамилию забыл, так он мешок зерна из Бирюлек в Вяткино на плече унёс, а это — 14 километров, а в мешке, считай, пуда четыре зерна насыпано. Было дело, медведя задавил. Как получилось? Пошли добывать, ну и выскочил из берлоги, даже тунгусы, которые рядом были, разбежались. А он каким-то чудом поймал зверя за язык, и задушил. У него такие руки большие были, как колотушки, но смирный сам. Всё говорил – если бы я дрался, то давно бы в тюрьме сидел.

Суровые мужики не дарили цветов

- Гаврила Васильевич, создаётся впечатление, что люди всё время работали, а когда отдыхали, было ли свободное время?

- Как сегодня – сплошные праздники – такого не было. Если киноустановка приезжала, то все собирались картину посмотреть – вот и весь отдых. Между колхозными делами строили себе дома. Я вот сам строил, некому особо подсобить было, поэтому нанимал мужиков рубить и бревна таскать. Ставка — полста рублей за день, это старыми деньгами. Вот за семь дней основу срубили, а потом один.

- Но ведь вы были молодыми, за девушками ухаживали как-то, в конце-концов в жены кого-нибудь присматривали, может, цветы хоть дарили? Не брали же первую попавшую?

- Наш утуг рядом с ихним был. Тут, значит, я сено гребу, она — неподалёку. Так договорились и сошлись. Мне тогда лет 35 было, она на три года младше. Чтобы цветы дарить – понятия даже не было. Может, с вечерки один раз до дома дошли и всё. Договорились идти ко мне жить, да и всё. Женились – в совете расписались. Мама тарасун гнала, собрались близкие родственники, вот тебе и гулянка.

До 85 дожила моя Раиса Константиновна, передовой дояркой считалась. В трёхтысячницы вышла, это значит — три тысячи молока на фуражную корову в год доила, за это орден «Знак Почёта» вручили, ну, и у меня такой же. Зачем же мне отставать.

Детей двоих вырастили, дочь Татьяна через дорогу живет. Сын Михаил в 32 года умер. Умный парень был, газеты, книги всё читал. Диплом агронома получил. Но сахарный диабет приключился, вот и умер. В роду ни у кого не было, откуда у него взялся?

На пенсию в 86-м году ушёл, еще два года работал. 21 год бригадиром работал, и 10 лет — управляющим. И то ещё уговаривали поработать.

Ко мне всё Трапезников собирался приехать, задумал он карбас в Чанчуре поставить, говорю, зачем тебе, столько работы с ним. Хотя, с другой стороны, пусть молодёжь будет знать, как мы работали.

***

Карбасы в лесах Качугского района строили до 1955-56 годов. Огромную отрасль приговорила железнодорожная магистраль Тайшет – Лена, принявшая на себя значительную часть груза, остальное забрало себе речное пароходство.

О планах, которым не суждено уже сбыться

Общаясь с Гаврилой Васильевичем, мы планировали поездку на Лену уже будущим летом, чтобы присутствовать при закладке карбаса для музейного комплекса в Чанчуре. Увы, нашим планам не суждено было сбыться. Когда материал готовился к печати, из Большой Тарели сообщили, что Гаврила Васильевич ушёл из жизни.

Борис Слепнёв