Дары

Мой сын, школьник начальных классов, прочитав книгу французского писателя «Борьба за огонь», стал олицетворять себя с главным героем.
Изготовив из березы дубину и выйдя к зарослям крапивы и лопухов, стал сокрушать их восклицая: «Я Ав, я боец!» Несколько дней не расставался с этим оружием. Вот так мысли писателя повлияли на мальчишку.
Слова мыслителей, писателей вырубают на камне, отливают в металле. В 2015 году в Чанчуре был открыт филиал краеведческого музея г. Иркутска «Дом-усадьба Героя Советского Союза, заслуженного летчика-испытателя Тюрюмина Александра Михайловича». На фасаде дома, в котором родился герой, установлена памятная доска со словами современного классика Валентина Распутина, высеченными в металле: «Правда в памяти, у кого нет памяти, у того нет жизни».
Судьба так распорядилась, что Валентин Григорьевич несколько дней жил в Чанчуре.
Распутин был редкой скромности человеком, невероятно обаятельным, от него невольно исходила доброта, с ним было очень легко общаться:
- Куда тебе еще воды принести? — спрашивал он мою жену.
- Так вся же посуда уже заполнена, — отвечала она.
- Ладно, оставим в ведрах.
Он брал коромысло, ведра и шел к реке.
Однажды он спросил меня, есть ли здесь старожилы, и я указал на усадьбу Осипа Ивановича, который через овраг в утуге косил траву.
- Пойду поговорю с ним.
Вернулся быстро.
- В чем дело, Валентин Григорьевич? – спросил я.
Он, улыбаясь, махнул рукой:
- A-а, старик сказал, у него сегодня не приемный день.
В наших беседах он расспрашивал о работе в заповедниках, о природе, о том, как я научился делать девятиметровые лодки, которые играючи ходили по мелким перекатам.
Всячески избегал говорить о политике, но однажды я его достал прямыми вопросами:
- Валентин Григорьевич, объясни, пожалуйста, как богом избранный народ так подло поступает со своей страной. Ведь они родились в России, получили образование. Как только закачался прежний уклад жизни, так они махом через залоговые аукционы приобрели основные богатства страны. И понеслось — финансы в оффшоры, скупка замков и недвижимости в других странах. Во главу угла встали деньги, мораль — в сторону. Страдает обворованная Россия. Мизер — на образование, медицину, культуру и т.д.
Его ответ озадачил меня:
- Мария, мать Иисуса, — ассириянка. Людей наживы Господь изгнал из церкви. Каждому будет суд Божий. И воздастся им по делам их.
Больше к этой теме мы не возвращались.
По его просьбе, я на лодке возил их по местам заброшенных деревень Дудовка и Курунгуй с обязательным посещением кладбища. В селе Бирюльке вдвоем пошли на погост. Завидев кладбище, я остановился, и он ушел один.
Через некоторое время вышел в зону видимости и призывно махнул рукой. Вскоре мы подошли к кладбищенской свалке. В хламе выделялась чугунная надгробная плита с надписью в дореволюционном стиле: «Здесь покоится прах любимого фельдшера» с датами бренной жизни. Подняв на меня затуманенные в душевной печали глаза, Распутин тихо произнес: «Ведь это был всеми уважаемый в деревне человек, а мы его на свалку».
Через некоторое время мы тихо побрели в сторону жилищ. Дорогой молчали. Я предполагаю, что думали мы об одном и том же. Образовалась пустота между поколениями. В подрастающей нашей смене важно воспитывать осознание связи между прошлым и будущим, чтобы каждый начинающий жить чувствовал себя связующим звеном в цепи поколений. Тогда появится уважение к родителям, проснётся любовь к отчему дому, тропинке, роднику и природе, которая тебя окружает, а там и любовь ко всей большой стране — России.
В начале сентября ко мне неожиданно пришел Осип Иванович с двухведерным бочонком из кедра.
- Когда я заготавливал сено, — поведал он, — подошел мужик поговорить. Видишь? — говорю, — работаю, а вечером приходи разговоры разговаривать. К концу дня пришел. Всё расспрашивал, как делают бочки, как подбирают лес для клепки. Затем к нам пришел Черкасов Иван — он уроженец этих мест. Беседа пошла о строительстве карбазов, какие были в колхозе пашни, как жили люди, где учились дети и т.д. Больно душевный человек, нам сильно понравился. Бочонок — это от меня подарок, а Иван дарит малосольных вальков.
В этот же день я сходил в лес и набрал черники. Чтобы кедровая клепка не потеряла свой цвет. Ягоду засыпал в целлофановый пакет и положил в бочонок.
На следующий день был в городе, позвонил Валентину Григорьевичу. Возле указанного дома он встретил меня с женой. С торжественными словами: «Валентин Григорьевич, вручаю вам в волнительном трепете чанчурские дары», — пожал им руки и передал всё привезённое. (Валентин Григорьевич, смущенно улыбаясь, произносил: «Вот те раз. Вот те раз»).
Прошло несколько лет. Мне стало известно, что Распутин выпустил книгу «Сибирь — Сибирь». В ней было отведено место и для Чанчура. По телефону напросился на встречу в Доме писателей Иркутска. Он познакомил меня с издателем книги. При расставании издатель дал адрес своего офиса и сказал, что книга будет ожидать меня. Управившись с делами, заглянул в офис и приобрел книгу.
В очерке «Вниз по Лене-реке» Валентин Григорьевич дал очаровательную, достойную восхищения характеристику Чанчуру: «Если можно сказать, что остались еще на свете райские уголки, один из них — Чанчур! Не знаю, не помню и не уверен, что видывал что-нибудь для меня отрадней и приютней».
Более двадцати лет тому назад я подобное сравнение услышал от эвенка Анатолия Корсакова.
Еще не было заповедника. Два штатных охотника возвращались после осеннего промысла. Впереди шла лошадь, запряженная в сани, а мы шли позади саней. Санная дорога, связывающая деревни Чанчур — Дудовка, Кодаган — Курунгуй была пустынна. Да и деревень уже не было.
На выезде из Кадачана лошадь неожиданно остановилась у ворот поскотины. От них остались два столба с перекладиной, справа – полуразрушенный амбар, а рядом русская печь, напоминающая, что когда-то ее окружали стены жилого дома. Впереди за поскотиной виднелся бугор с надмогильными крестами.
Картина была удручающей. Я машинально произнес:
- Анатолий! Это что, въезд в ад?
Немного помедлив, Анатолий разборчиво ответил:
- Нет, Петрович! Это выезд из Рая. Мы же выехали из Чанчура! У нас, эвенков, Чанчур считался чистым местом (как у вас есть понятие «святое место»). Здесь сходятся три реки: справа — Лена, по центру — Чанчур, слева — Конкудей.
Какое созвучие мыслей! А ведь они, Распутин и Корсаков, никогда не встречались. Но оба знали Чанчур. Кто же протянул меж ними эту нить сопричастности к родной земле, к роднику духовной совести, к той культуре бытия, что постоянно и в неизменном состоянии живы в душе человека?
Владимир Трапезников